— Здравствуйте, — вышел из-за стола председатель, подошел к Дорожкину, пожал ему руку твердой и теплой сухой ладонью. — Олег Григорьевич Быкодоров. Председатель.

— Дорожкин… Евгений Константинович, — представился Дорожкин. — Инспектор управления безопасности.

— Образование? — поинтересовался председатель.

— Педагогическое, — вздохнул Дорожкин.

— В Коломне заканчивали? — поднял брови председатель.

— Нет, в Рязани, — ответил Дорожкин.

— Все равно, почти земляки, — кивнул председатель и ткнул пальцем в эмалированный значок. — Коломенский сельскохозяйственный техникум. Плодоовощеводство. Ученик Иосифа Борисовича Фельдмана. Не слышали? Большой человек был. Редкий. Я в пятьдесят третьем выпустился. Можно сказать, что по особому графику, ну да неважно. В списках я там под другой… И тому были причины… Пятьдесят третий, да… Трагический год был, я вам скажу. А вот это медали. — Он стал водить желтым пальцем по орденским планкам. — Медаль «За трудовую доблесть», «За трудовое отличие». Вот эта желтенькая с черными полосками — за восстановление угольных шахт Донбасса. Это — за восстановление предприятий черной металлургии. Это — «Ветеран труда». Вы не жмурьтесь, Евгений Константинович, это я не от излишней скромности объясняю, а чтобы было понятно — боевых наград не имею, в воинских сражениях не участвовал, чужих подвигов и наград не присваивал. Вопросы есть у вас какие по процедуре?

— По процедуре в вашем релакс-кабинете? — не понял Дорожкин.

— По процедуре знакомства, — сдвинул брови председатель.

— Нет, — замотал головой Дорожкин. — Разве только одно. У вас табличка на двери. Там ошибка. Бессменный пишется с буквой «с», а не «з».

— Это не ошибка, — не согласился председатель. — Это вполне продуманное фонетическое усиление смысла. Ладно. С процедурой покончено, пойдемте, покажу вам релакс-кабинет. Сразу скажу, сегодня расслабиться вам не удастся, сейчас колхознички придут, поливка, то да се, а вот если будет угодно, завтра с утра или, к примеру, часика в три, то милости просим.

— Так, может, я завтра и… — спросил Дорожкин.

— Нет уж, никогда ничего не откладывайте, если можете не откладывать, особенно если можете, — отчеканил председатель и подтолкнул Дорожкина к двери. — Пойдемте, инспектор, вам будет интересно.

В оранжереях, через которые вел Дорожкина председатель, было еще душнее. Всюду парила сыростью черная жирная земля. Блестели каплями влаги листья салата, петрушки, кинзы, укропа и еще что-то вовсе непонятное и незнакомое Дорожкину.

— Не простое это дело — тепличное хозяйство, — вычеканивал за спиной Дорожкина председатель. — Вот возьмите свет. Он ведь должен быть определенной яркости, да и дневной свет мало что может заменить. Чуть-чуть со светом не угадал, не учел, и вот уже уровень содержания нитратов в продукции становится чрезмерным. А это, скажу я вам, не есть хорошо. Даже вредно. Даже вовсе нельзя есть.

— Скажите, — обернулся Дорожкин, — а почему колхоз так называется — имени Актеров советского кино?

— Потому что в советском кино было много замечательных актеров, — ответил председатель, — и мы, когда определялись с названием, не смогли выделить хотя бы кого-то из них.

— Но почему все же именно речь шла об актерах? — не понял Дорожкин.

— Жизнь состоит из разочарований, инспектор, — вздохнул председатель. — Как ни изгаляйся, разочарований не минуешь. Тут недалеко колхоз был, да и есть — «Заветы Ильича». Вот скажите мне, какие теперь, к едрене фене, заветы Ильича? А актеры советского кино были и будут. Ни прибавить ни убавить. И чем дальше, тем роднее они кажутся. Понятно?

— Понятно, — кивнул Дорожкин. — А зачем столько мяты?

Они словно вошли в лес мяты. Она вставала стеной и даже сплеталась над головой, образуя сумеречный тропический тоннель.

— Она еще у вас и какая-то странная! — воскликнул Дорожкин, невольно зажимая нос, запах мяты был почти невыносим.

— Это местный сорт мяты, — уклончиво ответил председатель. — Специально выведенный. Но пахнуть сильно не должно, у нас вон там насосы стоят, запах постоянно откачивается и выпускается в город. На самом деле он почти неощутим, проявляется только тогда, когда концентрация превышает норму, ну из-за направления ветра, к примеру. Но вы проходите, проходите. А вот и наш релакс-кабинет.

Дорожкин толкнул очередную дверь и замер на пороге. Перед ним расстилалась травяная поляна. Размерами она была метров пятьдесят на пятьдесят, по периметру имела деревянные скамьи, стеклянный потолок с лампами где-то раза в два выше, чем в остальных оранжереях, но все остальное… Воздух был легким, не сухим, не влажным. Трава чуть не достигала до колена. Где-то в стороне журчала вода, и даже как будто шелестел легкий ветерок.

— Сказка, — важно отметил председатель. — Почва имеет строгий процент влажности, так что можно и нужно ложиться прямо на травку, особенно зимой помогает. Идиллия. Некоторые приходят на сеансы вместе с супругами, если и увеличивать народонаселение, то где, как не здесь? И с точки зрения гигиены все предусмотрено. Тут по соседству и душевые кабины, и туалетные комнаты. Да и трава после каждого сеанса вычесывается, можно сказать, вручную. И надо вам сказать, что особенно полезны процедуры в нижнем белье или вовсе без белья. Ну и как вам?

Трава и в самом деле манила к себе.

— Мне нравится, — просто сказал Дорожкин.

— А знаете, какие здесь травы? — выговорил председатель. — Тимофеевка, пырей, бухарник, ежа, овсяница, полевица, мятлик — травинка к травинке.

— И помогает? — спросил Дорожкин.

— Обязательно, — строго отметил председатель. — Монетку бросьте.

— Не понял? — удивился Дорожкин.

— Бросьте монетку, — повторил председатель. — Вон туда, в сторону родничка. Хорошая примета. Обязательно вернетесь, проверено.

Быкодоров дождался, пока Дорожкин отыщет в карманах монетку, и стал подталкивать его к выходу.

— Не сегодня, конечно, но ждем вас, ждем. Поспешим, а то сейчас смена заступит, а они не любят, когда посторонние на объектах.

— И сколько у вас колхозников? — поинтересовался Дорожкин, теперь уже вышагивая за спиной председателя.

— Двое, — отрезал тот. — Я и Лидия Леонтьевна. Но у меня два голоса на собраниях, с учетом заслуг, конечно, потому я и бессменный.

Председатель старательно засмеялся.

— Подождите, — не понял Дорожкин. — А кто ж эта рабочая смена? Ну эти колхознички?

— Все просто, — остановился председатель. — Есть колхозники, и есть колхознички. Вам порядок в городе нашем как?

— Чисто, — только и нашелся что сказать Дорожкин.

— Вот, — поднял палец председатель. — Это мои колхознички стараются. А днем они здесь работают.

На выходе Дорожкина опять провожала читалка. Он остановился в дверях и спросил ее:

— Лидия Леонтьевна, зачем столько мяты?

— Да ты что? — удивилась женщина. — Нешто непонятно? Специальная мята эта. И не в том ее дело, чтобы мятой пахнуть, это, можно сказать, побочный продукт. Ее дело, чтобы другие запахи уничтожать. Она ж, можно сказать, зеленый дезодорант.

— И что за запахи она уничтожает? — не понял Дорожкин.

— Вот ведь… — всплеснула руками читалка. — Запах мертвечины, чего же еще?

В прачечной Дорожкину пришлось выстоять очередь. Полные горожанки выкладывали на стол мятое, лежалое белье, шелестели купюрами, забирали чистое, попутно не забывая делиться с приемщицей новостями, в основном обсуждая какие-то сериалы. Когда Дорожкин добрался до прилавка, за ним еще судачили пять или шесть женщин.

— Здравствуйте, Оля, — помахал полами расстегнутой куртки Дорожкин. — Жарковато тут у вас.

— А вы бы разделись, — усмехнулась приемщица. — Что, прибыли? Белья вы мне не сдавали, выходит, и получать вам нечего? Неужели соскучились? Или поболтать заглянули? Кстати, что там с Аленкой слышно, не отыскалась?

— Пока нет, — ответил Дорожкин, закладывая руки за спину. — Ни среди живых, ни среди мертвых. Но разговор у меня и в самом деле есть. Я не помешаю, если оторву у вас пару минут?