Холанн медленно, одну за другой — сверху вниз — застегнул черные матовые пуговицы, все шесть. Плащ был чуть притален, поэтому даже без кушака или пояса не выглядел как роба или маскировочная накидка. Уве повернулся к зеркалу в простой железной раме у двери. Из зеркального прямоугольника на Холанна глянул совершенно незнакомый человек, чье лицо посинело от кровоподтеков. Седой и словно выстуженный ледяным арктическим ветром. С глубокими впадинами глазниц и мрачным, очень недобрым взглядом. Черная кожа бывалого комиссарского плаща смотрелась не как маскарадный костюм — что было бы неизбежно еще два месяца назад — но как вполне органичная деталь образа. Этот неизвестный Холанну человек мог приказать убить кого‑либо или же исполнить приказ собственноручно. Мог отправить людей на смерть, сам же и возглавив их. Он мог все то, о чем лишь мечтал неприметный и неинтересный счетовод, мелкий служащий первого разряда в Службе Взысканий. Холанн все‑таки стал чем‑то большим. Но не было ему от этого счастья…
Уве положил ладони на лицо, провел пальцами от лба к подбородку, минуя наклейки пластыря. Словно старался разгладить, снять это чужое лицо недоброго, злого незнакомца. Попытался улыбнуться, но тонкие бесцветные губы отражения лишь скривились в мрачной ухмылке. И с ослепительной, окончательной ясностью Холанн понял, что его прежняя жизнь действительно закончилась. Здесь, сейчас.
— Тебя убьют, — негромко и печально сказала Туэрка. — Империум убьет. За это…
— Вряд ли, — Уве поднял воротник и оценил, как он прикрывает шею. Нащупал на левом рукаве скрытый клапан и длинный узкий карман. Сюда можно будет удобно вложить стилет без гарды — незаметно и легко воспользоваться.
— Вряд ли. Я не объявляю себя комиссаром, не надеваю регалий, не подделываю документов. Я всего лишь ношу его одежду… и вдохновляю людей на подвиги.
— Они не будут разбираться. Тебя обвинят в присвоении титула и убьют.
— Возможно.
Уве поднял со стола пояс с большой металлической пряжкой и кобурами. Примерил на себя и счел, что придется провертеть еще одну дырочку, а в остальном вполне пригодно.
— Возможно. Но я рискну. Проблемы надо решать по мере их возникновения. По крайней мере в наших условиях. Один комиссар покинул гарнизон, другой занял его место. Нам будет проще управляться с Волтом и толпой беженцев.
— О чем сказал этот… с Валькирии? — спросила Гайка.
— Главным образом о том, что если нам удастся покинуть систему, не нужно сразу радостно бежать сдаваться в ближайшее отделение Муниторума или штаб Гвардии. Там нас встретят как еретиков. Как и положено встречать беженцев с планеты, захваченной Хаосом. Поэтому имеет смысл сначала связаться с его… нанимателем. Нанимателем того, кто сидел в самолете, я имею в виду.
— Нам дадут защиту?
— Возможно. В обмен на верную и беззаветную службу без прав и обязательств работодателя.
— Тогда нам лучше бежать как можно дальше…
— Сначала нам надо покинуть Ахерон и найти транспорт, способный к межзвездным перелетам.
Холанн отложил пояс, решив вернуться к нему позже. Повернулся к Гайке и улыбнулся ей, надеясь, что теперь получилось удачнее, чем в предыдущий раз, с зеркалом. Положил ей руки на плечи и притянул к себе, обняв.
— Все будет хорошо.
— Я боюсь за тебя, — всхлипнула она. — Я очень боюсь…
— Я же обещал вернуться, — прошептал он в ответ. — И я вернулся. И буду возвращаться снова и снова. Пока ты не перестанешь меня ждать.
— Тогда ты будешь жить вечно, мой… комиссар. Холанн Поджигатель. Отец солдат.
Он лишь крепче обнял ее. И вымолвил, припомнив напутствие комиссара:
— Вечен только Бог — Император. Но все время, что у нас есть, будет принадлежать нам. Сколько бы его не осталось. Только нам с тобой.
Эпилог
Черная сфера диаметром более километра зависла на геостационарной орбите. Ни один огонек, включая обязательные навигационные маяки, не осквернял своим светом ее угольно — мрачную поверхность. Даже отраженный свет бежал от сферы — более тридцати лет объект не покидал теневую сторону планеты.
Формально шар в пространстве принадлежал организации, однако человек, что сидел в самом центре гигантского сооружения, давно привык считать его своим. Своей собственностью, крепостью и арсеналом. Впрочем, такое отношение обладатель переносил и на иные инструменты, кои были отданы в его пользование. Поэтому он был в гневе, хотя тщательно контролировал эту эмоцию.
Небольшая комната, как уже было сказано выше, находилась строго в геометрическом центре сферы и повторяла ее форму. Только условный "пол" был спрямлен для удобства передвижения. Ни единого прибора, экрана или указателя. Даже вентиляционные решетки были тщательно закамуфлированы и дополнительно скрыты гололитическим миражом. Лишь два кресла из темного полированного металла, больше похожих на троны рубленых прямоугольных очертаний с очень высокими и узкими спинками.
— Ты стал строптив, — вымолвил властелин черной крепости, негромко и веско. В словах его сквозил холод, по сравнению с которым на полюсах Ахерона царило тропическое лето. Сухощавая старческая фигура терялась в свободной ниспадающей мантии неопределенного серого цвета. Лицо скрывалось в тени низко надвинутого капюшона. Человек в мантии, более схожей с монашеской рясой, хранил полную неподвижность, поэтому со стороны могло бы показаться, что говорит статуя, высеченная искусным резком из единого серого монолита.
— Позвольте не согласиться, — Октавиан откинулся на высокую спинку, чувствуя ледяной металл. Наемник Инквизиции готов был поклясться, что кресло специально охлаждается, чтобы редкие визитеры чувствовали дискомфорт и проникались ощущением собственного ничтожества. Впрочем, на этот раз хитрая задумка была скорее на пользу гостю — холод успокаивал больную спину, в которой семь позвонков давно были заменены на протезы.
Доведись сейчас коменданту Холанну увидеть наемника, Уве поразился бы изменению. Октавиан остался вроде бы тем же — лицо, иссеченное морщинами и шрамами, орлиный нос, длинные седые волосы. Однако теперь он был одет в скромный и безмерно дорогой костюм из настоящего шелка или очень качественной имитации. На пальце искоренителя ереси сверкал огромный изумруд в тонком золотом перстне изысканной работы. Но самое главное — изменилась осанка, манера движений и разговора. Словно в том же теле поселился совершенно иной человек, иной разум. Теперь Октавиан мог бы сойти за настоящего инквизитора, возможно за высокопоставленного администратора как минимум планетарного уровня. Менее вероятно — за негоцианта, опять же самого высокого полета. И никоим образом он не походил на солдата, которого увидели ахеронцы Волта.
— Ты стареешь, — сухо и все также холодно констатировал человек в рясе. Упоминание о возрасте, сделанное надтреснутым, по — настоящему старческим голосом, прозвучало особенно жутко.
— Ты стареешь. Иногда я задаюсь вопросом, не стал ли ты слишком чувствителен и мягок?..
Вопрос повис с идеально очищенном и кондиционированном воздухе. Наемник терпеливо ждал. Он слишком хорошо знал привычки и манеры своего повелителя, чтобы понимать — замечание риторическое и не окончательное.
— Иными словами, — закончил размышления серый человек. — Нужен ли ты мне по — прежнему?.. Или пережил свою пользу.
— Мне казалось, ранее вам не доводилось разочаровываться в моей… пользе, — Октавиан говорил уверенно и без напряжения, однако с почтением и явно выделяя "Вам" с большой буквы.
— Ранее — да, — негромко согласился серый. — Теперь же…
— Позволю себе уточнить — в чем причина этих сомнений? — если Октавиану и было неуютно, он искусно скрывал это.
— Я — инквизитор. Я — искоренитель ереси, — констатировал старик в рясе. — Ты — мой слуга. Соответственно тебе также надлежит искоренять ересь и скверну, везде и всегда, без устали и сомнений. Был ли ты по — настоящему настойчив и упорен в исполнении этого долга? Или, быть может…