— Комендант с тобой? — поинтересовался динамик.
— Да.
— Хватай его и тащи к плацу, там ткнешь, как пройти к воротам. Тем, что отвели под карантин. У нас здесь гости. И главный говорит, что знает нашего коменданта.
Глава 18
— Арбитр, что делать?..
Голос молодого энфорсера тверд и преисполнен осознания силы. Но только не для Владимира Сименсена.
— Арбитр, толпа идет по девятому проспекту, они хотят вырваться из города.
Боргар не стар, но умен и опытен. Он знает, чувствует всем естеством, когда за броней внешнего спокойствия бьется огонек потаенного страха. Страх в голосе энфорсера — едва заметный, почти побежденный. Страх в душе его.
— Командир, неизвестные штурмуют вещательный центр. Они просто разрывают полицейских на части. Это не люди… или не совсем люди.
Боргар знает, очень хорошо знает, что такое страх, что такое ужас. Слишком хорошо знает.
— Арбитр, в пятом секторе перестрелка. Несколько человек в форме полиции, на обеих сторонах.
— Пожар! — энфорсер даже не пытается скрыть панику, — Пожар в генераторном блоке шесть — одиннадцать! Толпа не подпускает пожарную команду!
Те полицейские участки, которые не взывают о помощи, молчат.
— Командир, толпа приближается… Что нам делать?
Боргар знает, что такое страх. И знает, что такое суровые решения.
Он помнит…
Гвардеец упал, кровь заливала его и без того окровавленное, грязное лицо. Культист завыл, пустился в пляс, скандируя безумную кричалку, размахивая оружием. Что‑то сверкнуло, затем словно широкая полоса света прошла чуть выше его плеч, к которым была пришита накидка из обрывков человеческой кожи. Слаанешит взмахнул руками, как длиннопалый краб с южной части архипелага. Его голова свалилась на пол лачуги, покатилась по перламутровым створкам декоративных раковин.
— Эх, дружище… — выдохнул человек с силовой косой, пиная обезглавленный труп, чтобы тот не мешал обзору. Обращался он, конечно, не к дохлому культисту, а к своему покойному товарищу. Тому, что положил трех врагов, но сам получил пулю от недобитка.
— Говорил же, не суйся вперед…
Человек с косой прислонился к шаткой стене, плетеной из толстых водорослей, вываренных в соленой воде и высушенных до состояния упругой древесины. На нем было что‑то черное, похожее на плащ церемониальной "Морской Дружины", подпоясанное широким красным поясом. И черная же шляпа с широким плоским верхом, сильно задранным. Подобные носят те, кто уходит в открытый океан за большой рыбой, только у них на шапках отворачивающиеся науши из непромокаемой кожи.
Человек в черном перехватил поудобнее косу, глянул на мальчишку, привязанного к импровизированному пыточному станку. Коса поднялась, ребенок обреченно зажмурился.
Три удара — и станок развалился, как карточный домик под дуновением вечернего бриза. Плетеные веревки сползли на "паркет" из ракушек дохлыми змеями.
— Командир, мы захватили центр острова, но дальше двигаться не можем. Слишком сильный огонь. Набегает по десятку поганцев на одного нашего.
Мальчик не понял, откуда донесся голос, похоже он исходил прямо из воротника черного бойца.
— Держите круговую, — хрипло приказал спаситель, закидывая свое страшное оружие на плечо. Это действие он проделал одной рукой, другой же достал из кобуры на поясе что‑то небольшое и черное. Похоже на лазпистолет Дружины, только с более коротким стволом и удлиненной рукоятью в которую будто вставили пенал с прорезями.
— Мобилизуйте штабной взвод, запрашивайте помощь с орбиты. Здесь нам не пройти, я возвращаюсь.
Черный человек глянул на мальчишку, бессильно свалившемуся на пол. Руки ребенок держал на весу, точнее то, что от них осталось.
— Пойдешь за мной, сам, — сказал, как отрезал боец с косой.
Мальчик молча, кривя искусанные бескровные губы от пронзительной боли. Поднял руки выше, показывая тонкие остовы из розовых костей и остатков плоти.
— Я не смогу…
Зрелище было ужасающим, но ни один мускул не дрогнул на лице человека в плаще.
— Нести я тебя не стану, погибнем оба. Так что придется идти самому. Хочешь жить — сможешь.
Боргар знает, что такое страх. Знает, что такое боль. И знает, что такое суровые решения. Толпа приближается, время решать.
На самом деле "проспект" не совсем проспект в привычном понимании. Это скорее широкий проход между стенами дистриктов, граничная полоса и одновременно одна из главных коммуникационных линий, сразу в трех уровнях. "Стены" здесь на самом деле не стены, а конгломераты из нескольких десятков ярусов, соединенных лифтами, подъемниками, переходами и пандусами. Под землей идут автоматизированные системы доставки грузов, рельсовые и пневматические. Над землей — струны монорельсов, сходящихся со всей северной части Танбранда. А то, что между — оставлено для пешеходов, торговцев, праздношатающихся. В общем, для всего остального и всех остальных.
Проспект широк и не имеет четкой геометрической формы, поэтому сверху перекрыт и загерметизирован множеством разнокалиберных блоков из пластика и бронестекла. Отчасти это похоже на витражи из храма Имени Его, только гораздо мрачнее — несмотря на все усилия специальной чистильной службы, пыль и сажа постоянно оседают на прозрачной "крыше". Даже в самые солнечные дни естественного света едва хватает, чтобы читать большие буквы на заглавии еженедельного "Бюллетеня Славного Города". А если ветер меняется и дует со стороны коксового комбината, то не справляются даже чистильщики на тройном жаловании с герметичными скафандрами замкнутого цикла. Поэтому проспект всегда освещен искусственно. Он никогда не спит, и переливается всеми видами света, что придумало человечество — от колб с радиоактивным газом до лампадок и настоящих факелов в самых дальних закоулках.
Боргар мог отступить в собственно транспортный терминал, но решил вынести первую линию обороны как можно дальше. Отделение роты "А" выставило кордон прямо поперек широкой "аллеи" — из перевернутых автомобилей, табельных щитов и всего, что годилось для защиты. Местные разбежались по углам, рассеялись в многочисленных ответвлениях, тупиках, технических проходах. Но из соседнего дистрикта шла толпа, собиравшая все новые и новые силы.
Одни люди, пережившие псайкерский удар культа, обезумели и теперь их направляло всепоглощающее, разрушительное желание любой ценой вырваться из Танбранда. Другие сводили старые счеты, реальные и воображаемые. Третьи — просто крушили все подряд. А немногие командиры банд, сохранившие ясность ума и хоть какое‑то количество способных к действиям бойцов, пользовались случаем раздобыть форму и оружие полиции.
Под началом Боргара было всего две сотни энфорсеров. И еще примерно столько же полицейских, которых удалось вновь организовать и худо — бедно пристроить к делу. Правоохранители Танбранда тоже были людьми, и точно также плохо перенесли "пристрелку" генокрадов. Все это — как минимум на треть города. На десятки узловых точек и ключевых пунктов, которые нужно было удержать, чтобы потом, используя как опорные пункты, вернуть в Танбранд порядок.
— Арбитр, они идут прямо на нас… что делать?..
Боргар стиснул кулаки, заскрипела эластичная ткань перчаток, напоминая о былом. О руках, которые не станут прежними. О цене, которую приходится платить за жизнь и победу. О первом настоящем уроке жестокого долга, который преподал юному Владимиру безвестный комиссар Имперской Гвардии.
— Остановить толпу. Любой ценой, любыми средствами, любым вооружением. Оказывающих сопротивление — убить на месте. Неподчиняющихся приказам — расстреливать без предупреждения. Сегодня для нас милосердие — преступно.
Планетарный комиссар не любил аккумуляторы, он доверял только тому, что можно обстучать, развинтить и починить с помощью гаечного ключа и литании механикус. Видимо, сказалось долгое "общение" с орками, практиковавшими предельный утилитаризм и функциональность. Поэтому бронированный самоход комиссара работал на дизельном движке, урча и выбрасывая сизый дым через патрубки, собранные в единый блок позади и снизу агрегата.