— Поспеши, — тихо сказал, почти попросил губернатор. — Все становится слишком опасно… Времени уже нет.
— Его никогда нет. Но я буду спешить.
— Хорошо… Хорошо, — проговорил Теркильсен. — Только бы успеть…
— Моя специальная группа полностью изолирована, проверена и ждёт. Утечки быть не может. Наши шансы максимальны.
Комиссар сделал длинную паузу и все‑таки счел нужным добавить необходимое уточнение:
— Максимальны в сложившихся обстоятельствах.
Губернатор коротко кивнул, и, не дожидаясь ответного жеста со стороны Комиссара, направился к выходу. Уже у самой двери он, не удержавшись, криво усмехнулся, копируя интонации Арбитра:
— Нам угрожают Разрушительные Силы! Идиот… Он бы и сквига принял за отродье Варпа.
Глава 4
День третий
В делопроизводстве Ахерона применялись папки семи разных видов, в зависимости от важности бумаг, размера листов и объема документации. Но сегодня Холанн узрел воочию легендарный восьмой тип, из давних времен, когда Танбранд был еще маленьким городишкой промысловиков. Грубые, покоробленные, из пожелтевшего дрянного пластика, на веревочках — завязках. С утра сервитор притащил целую тележку этого добра, затем скрипучим голосом сообщил, что командировка Уве переносится на более ранний срок, поэтому счетоводу надлежит уже через два дня составить наряд на все необходимое снаряжение.
К счастью, Холанна освободили от остальной работы, поэтому он смог с головой погрузиться в изучение старой документации по "Волту 13". Сотни листов старинной бумаги пожелтели, покрылись подозрительными пятнами, кое — где даже подернулись сине — зелеными пятнами плесени, но оказались на удивление читаемыми.
Собственно, общее состояние объекта вполне соответствовало ожиданиям Уве, удивление вызвал лишь размер объекта. Похоже, в свое время, почти двести лет назад, на Базу номер тринадцать возлагали большие надежды. По сути это был небольшой космопорт, способный принимать как тяжелые транспортные самолеты, так и легкие космические корабли. У базы имелась трехкилометровая ВПП для авиации, а также посадочная площадка, которую собирались переоборудовать в более современный стартовый "колодец" с подъемником, но уже не успели. Еще в списке наличествовали комплекс в с приводом и маяком, казармы почти на тысячу пехотинцев с соответствующим обеспечением, небольшой ремонтный завод, организованный по образцу рембата танкового полка имперской гвардии. А также крекинг — установка "Реторта" для производства прометиума и несложных химических эрзацев из подручного сырья. И двадцать складов — ангаров со всевозможным снаряжением и запасами.
Все это богатство много лет тихо разваливалось, ржавело и растаскивалось по частям, о чем свидетельствовали акты о списании и отчеты о расследованиях. Но, похоже, там оставалось еще достаточно, чтобы высокое начальство решило организовать правильную и должным образом оформленную утилизацию объекта с вывозом всех ценностей согласно списку.
В общем Холанн не увидел ничего особо сложного, кроме необходимости тащиться на край света в компании сервитора и уймы пустых бланков, кои ему предстояло по всем правилам заполнить, счесть, измерить и взвесить — отчетность по содержимому ангаров со временем неумолимо стремилась к унылой формулировке 'Запчасти разные, некомплектные, 1 ангар'. Или даже 'Всякая негодная дрянь, под списание, 4 контейнера'. Кроме того, предстояло решить, куда девать гарнизон — полсотни человек постоянного состава, и куда теперь гонять героев — залетчиков из СПО, для которых, похоже, база была дисциплинарным лагерем. Впрочем, поиск достаточно непригодного для жизни места был задачей для командования.
Но имелись два момента, которые выглядели очень странно. Именно странно. Первое — один из ангаров почти столетие назад загрузили неизвестным снаряжением, по которому не оказалось ни единого документа, только записка от руки без даты и подписи, в которой лаконичнейше значилось: "17 шт., оск., налик.'. Или 'на лик.', почерк у неизвестного был ужасающ, но оба варианта давали огромный простор для размышлений. Ниже, другим, столь же трудночитаемым почерком, значилось — 'Нет т. в. Выпишу спец. Н.' — и резолюция, 'Опечатать под личную ответственность И. Найссона' — просто Найссон, без звания. После этой переписки следовали листы контроля состояния имущества — каждые два года на них добавлялось стереотипное 'Не вскрывали. Печати целы', плюс подпись. Кажется, лаконизм первой записи был заразителен, и это навевало дурные предположения. Чтобы уберечь ангар от тихого разграбления печати должны были быть очень страшными, и Холанн боялся даже догадываться, кто и что загрузил туда давным — давно.
Второе оказалось еще удивительнее.
Уве перелистывал ветхие, ломкие листы личных дел офицеров постоянного состава, не ожидая никаких подвохов. Капитан, слишком старательный, чтобы вылететь из СПО, и слишком пьющий, чтобы получить повышения. Лейтенанты, для которых служба на 'тринашке' была очевидной и последней остановкой перед штампом 'Уволить в связи с неспособностью к службе'… Медик, эмигрант с какой‑то неизвестной Уве планеты под названием "Сталинваст", дослуживающий последние годы до льготной надбавки к военной пенсии. Такую платили всем ветеранам, независимо от происхождения и полка, из личных фондов губернатора, не забывавшего, где и с кем он начинал карьеру.
Все было понятно и предсказуемо, традиционно для любого объекта в дальних краях, вдали от Танбранда. Но одно дело, единственное, оформленное во вполне современном стиле, заставило счетовода сильно и надолго задуматься.
Командир базы уже три месяца как покоился с миром на собственном кладбище Волта. Слишком много плохого амасека и, как следствие, цирроз печени. Ну, да упокоит тебя и так далее. тридцать лет службы, и ни одной встречи с реальным врагом… Печально. Все полномочия пока что перешли к "ИО" по имени Хакон Тамас. Вроде все в порядке… За исключением того, что личность этого самого ИО была покрыта тайной и обернута в загадку. Начиная с того, что на исписанных от руки листах ни разу не упоминалось звание Тамаса и заканчивая тем, что боец с таким послужным списком на убогом и забытом Волте смотрелся, как 'Претор', подавляющий беспорядки на заводе, или 'Красс', доставляющий по городу ящик консервов.
Собственно, все дело Тамаса представляло собой очень внушительный список многословного, подробного перечисления кампаний, сражений, ранений и наград. Человеку, который дважды принимал командование полком вместо убитого командира и лично участвовал почти в полусотне рукопашных схваток с орками, приличествовало значиться на золотой табличке у трона Бога — Императора. А поскольку он еще и выжил — то преподавать где‑нибудь в Схоле… И вот дальше начиналось самое странное. Череда бравурных рапортов неожиданно прерывалась аккуратно вырезанным листом, при этом оставшаяся полоска была прошита металлической нитью, похоже золотой, с печатью черного цвета и инсигнией T. K.G. A.T. Далее Тамас значился переведенным 'в распоряжение комиссара СПО', а спустя десять месяцев краткая запись на вклейке гласила 'Дело засекречено'. И неразборчивая, но крайне начальственная — на пол — листа — подпись.
Хаукон Тамас счетоводу Холанну заочно не понравился до крайности. Во — первых — сапог — ветеран (нет, даже думать в таком стиле не стоит! … как бы сформулировать так, чтобы не оскорбить боевое прошлое Губернатора?…), во — вторых, с темным, ОЧЕНЬ темным, темнее Ока Ужаса, пятном в биографии. Что такое, вообще, 'переведен в распоряжение'? И, Бог — Император ведает, с каким характером, привычками и покровителем.
Уве было страшно. То был не замогильный, иррациональный ужас, как памятной ночью криков и холода, а простой, естественный страх сугубо гражданского человека перед выходцем из другого мира, где убивали и умирали, сражались и побеждали. Где дрались на ножах и мечах с зелеными чудищами и… и вообще вели жизнь предельно чуждую, полную непонятных, но страшных вещей.