Пикт — арбитр добивает прыгуна прикладом дробовика, не обращая внимания на брызгающую слизь. Склизкие пальцы подыхающей твари скользят по сапогам и плащу Боргара, не в силах разорвать ткань.

Новый пикт — странное создание, похожее на колышущийся, исходящий желтым потом бурдюк, подбирается к борту Химеры. И с расстояния метра в два начинает самым натуральным образом блевать на стальную гусеницу. Широкая пасть раскрывается, как лепестковая мембрана ожившего топливного шланга, и густая струя сложного фермента извергается на машину. Металл плывет расплавленным студнем, траки мгновенно покрываются оспинами кислотного распада, теряют форму и рассыпаются ржавой мокрой трухой. Тварь убивают, но машина обездвижена, покосилась на один бок из‑за оплавившихся катков.

Смена кадра — в фонтане снега буквально из‑под ног выпрыгивает что‑то длинное, веретенообразное, размахивающее десятком коротких лапок. Нападает на ближайшего бойца и утаскивает под снег на обочине, как хищная рыба — неосторожную полярную мышь в полынью.

Во рту пересохло. Глаза слезятся. Уве снова перезаряжает, на этот раз получается чуть быстрее. Откуда взялась новая батарея? Скольких врагов он уже успел убить и вообще в кого стрелял перед этим? Нет времени думать. Нет времени вспоминать. Люди живы, пока стреляют, ни мгновением дольше, комиссар был прав.

Снова пикт — Хаукон бросается в рукопашную, размахивая косой. Это отчаянный, безумный в своей разрушительной ярости прорыв. Любой враг отступил бы хоть на шаг, но только не чумные. Чудовища не знают, что такое страх или сомнения, потому не способны их испытывать. Комиссар скашивает врагов рядами, но на место каждого дважды умерщвленного сразу встает новый. Столь же целеустремленный, направленный только вперед — к живой плоти.

И тут Холанн увидел, как безумно хохочущий солдат подбирается к комиссару со спины, сжимая длинный кинжал. Помешался ли он окончательно? Кто знает… Уве понял лишь то, что сейчас Тамас будет убит одним из добровольцев Волта. И счетовод бросился на безумца, налетел сбоку, повалил в снег.

Кругом люди дрались с мертвецами, сдерживая неостановимый напор. А у правофланговой Химеры два человека хрипели и выли в ярости, пытаясь задушить друг друга, выбить глаза, разорвать горло. Впервые в жизни Холанн чувствовал не просто злобу, и не ярость. Теперь он испытал ненависть. Настоящую, неподдельную ненависть, сжигающую изнутри страшнее любого пламени. Холанн вцепился в руку с кинжалом, выкручивая ее, пытаясь выбить у врага клинок. Пальцы ныли от боли и напряжения, кровь текла с разбитых губ и сломанного носа.

Новый удар, алый фонтан ударил прямо в лицо коменданту…

— Вставай, дружище! — сказал комиссар — хрипло, лающим голосом, встряхивая косу. Большие кровавые капли осыпались с лезвия. В солнечном свете они сверкнули как неграненые рубины. Свет… Солнце выбралось из‑за горизонта и озарило пустошь мягким светом с ярким розоватым оттенком. Вот и день наступил…

При виде разрубленного пополам сумасшедшего Уве почувствовал, как желудок застрял у самого горла. Только что был живой человек, теперь же он превратился в мертвеца — обычного, упокоенного. Во рту кислота подступающей рвоты смешалась с медным привкусом от крови. Исцарапанное, разбитое лицо опухло и ощущалось как сплошная болезненная рана.

— Хватай нож, — неожиданно спокойно скомандовал Тамас, поднимая косу над головой. — Сдохнем как положено, в рукопашной. Не худший конец…

Холанн откашлялся, кое‑как сглотнул медную кислоту. Тошнота малость отпустила. Настоящий бой оказался совсем не таким, как Уве представлял его. Что происходило, кто кого побил?.. Все было непонятно, рвано, путано. Очевидным и ясным представлялось лишь одно — комиссар был отвратительно прав. Пришло время последней схватки, в которой оставалось только умереть не самым скверным образом.

Эту мысль он додумал машинально, снова опрокинувшись на землю. Прямо перед глазами Холанна оказался серый каток Химеры. Он показался таким надежным, прочным, настоящим… Обычный металл, глубоко утопленный в крупный зернистый снег. Спустя несколько секунд Уве сообразил, что у него странно двоится в глазах — правый зрачок ушел в сторону. Комендант судорожно сморгнул, возвращая нормальное зрение. В голове гудело и гремело — отчасти от контузии. Но только отчасти.

В небе промелькнула длинная тень, похожая на хищную рыбу ахеронского моря. И еще одна, и еще. Хотя возможно это была одна и та же машина, маневрирующая на малой высоте с невероятной скоростью. Нет, все‑таки две. Или больше. Стреловидные силуэты танцевали над полем боя, выписывая сложные кривые, меча вниз огненные смерчи.

Ракеты? Плазма?..

Одно было точно — танцующие стрелы с узкими крыльями атаковали не заслон на дороге. Небесный огонь раз за разом обрушивался на орду, что ломилась вперед, не обращая внимания на потери и новое препятствие. Уве не слышал грохота — счетовод оглох. И почти ослеп — кровь склеивала распухшие веки. Но кругом грохотало так, что слух был и не нужен — от шума даже зубы вибрировали. Холанн яростно потер лицо, но только размазал красную жидкость, которая высыхала, осыпаясь мелкими чешуйками — жар близких разрывов опалил голову.

— Наверное я сейчас снова уверую в Императора, — проскрипел Хаукон Тамас, скорее растерянно, чем с радостью. Комиссар даже не пригнулся, озираясь с косой наперевес. — Тысяча демонов Варпа, а я думал, что чудес не бывает…

Уве потряс головой, чувствуя, что слух потихоньку возвращается.

Орда заканчивалась. Поток умертвий, привлеченных следами конвоя, казался бесконечным. Но боеприпасов у воздушных машин оказалось больше. Целые валы дважды убитых корчились от жара, теряли очертания и таяли смрадной жижей кипящего снега. Поднимались к синему небу плотными клубами дыма и сажи. Исчезали безвозвратно. А стреловидные тени вновь и вновь проносились над землей — очень низко, от силы метрах в десяти — и жгли, непрерывно жгли врагов.

— Это чудо… — прошептал Уве. — Чудо…

— Истинно, — согласился комиссар. — Это действительно чудо.

— Что ж… вот и все, — тихо сказал комиссар.

— Да, — согласился Уве, пытаясь отдышаться. — Все.

Холанну не верилось, что все закончилось, и тем не менее — так и вышло. Битва завершилась, а он был жив. Жив… И дома его ждала любимая женщина, милая Туэрка. Только теперь, в сердце ледяной пустоши, среди трупов и горелого железа, Холанн решился назвать все своими именами.

Он любит. И любят его.

— Да! — заорал комендант в голос, потрясая кулаками, ликующе вопя в синее небо. Яростное ликование того, кто избежал неминуемой гибели сжигало его изнутри, требуя выхода.

— Я жив! Я вернусь домой! И меня ждут! Я вернусь!!!

— А я — нет…

Холанн все еще не опуская рук повернулся к Тамасу. Комиссар с выражением сосредоточенного, мрачного любопытства рассматривал левый рукав своего плаща, распоротый по всей длине, от плеча до обшлага. Черная кожа была обильно полита красным и серым. Кровью комиссара, смешавшейся с тленной плотью одного из умертвий…

Тамас усмехнулся, криво и страшно, скаля белые зубы, окрашенные розовым.

— Вот ведь непруха, — сказал он скорее себе, чем кому‑то еще.

— Как же так… — растерянно вымолвил Холанн, опуская руки и чувствуя, как холод прокрадывается в душу. — Так не может быть… Не может…

— Так обычно и бывает, — снова усмехнулся Хаукон. — К сожалению, чаще всего именно так. Глупо, нелепо, случайно.

— Пороха, огня, — засуетился Уве. — Прометия… выжечь!

— Уве, друг мой, ты плохо слушал Александрова. Зараза у меня в крови, все. Конец. Мне осталось от силы… мало в общем осталось.

Тамас вздохнул, одернул разорванный рукав, держа руку на отлете, чтобы не забрызгать никого вокруг.

— Но это же… — прошептал Уве и замолк, поняв, что все случившееся только что — не шутка, не розыгрыш, не случайность. Комиссар, который возглавил самоубийственный порыв добровольцев, который спас лично его, Холанна и возможно — конвой из Танбранда — этот человек уже мертв. Убит нечестивым порождением окончательно. Холанну уже доводилось видеть смерть, в самых разных образах. Но только сейчас он до конца познал весь ужас ее необратимости.