— Вот именно, человек.
— Оставим эти разговоры, Фер. Здесь нас не найдут, да и вряд ли будут искать. Лучше пойдем, я покажу тебе, как мы устроили библиотеку. Поиграешь тут один, милый?
Конечно! Как можно оторваться от всего этого великолепия?
Когда шаги в коридоре стихают, он тихонько подбирается к камину и отодвигает мешающую дотянуться до огня решетку.
— Смотрите, что у меня есть! — гордо хвастает он, показывая жителям очага солдатика с длинной винтовкой.
Они глупые, конечно, и целыми днями только и делают, что грызут дрова, но такую красоту невозможно не оценить.
Юркие огненные ящерки вытягивают шеи и согласно кивают: красота…
— Тьен! — Софи с силой дернула его за руку. — Ты… Как ты?
— Голова закружилась, — соврал он, отворачиваясь от портрета.
— Этот мальчик, ты заметил…
— Что?
— Вы похожи, — пролепетала она смущенно.
— Немного, — признал Тьен.
— Просто ты говорил, что не помнишь своих родителей…
— И если бы не пожар, он мог бы быть моим дедом, — грубо закончил вор. — Пойдем, посмотрим, что там еще.
Он не хотел обижать ее, но и не имел никакого желания рассказывать то, во что невозможно поверить. Потому что как раз она поверила бы.
Словно проснувшись от затяжного сна, юноша бродил по залу. Руку Софи он уже выпустил, но девочка тенью брела следом, ни словом не отвлекая от рассказов музейщика и собственной заговорившей памяти. Какие-то вещи он узнавал, какие-то видел впервые. Ему редко дозволялось входить в кабинет отца и никогда — в комнату, где хранились привезенные им с раскопок находки. Только раз мать подвела к большой каменной плите, к той самой…
— А это… — начал экскурсовод, подведя маленькую группу к огражденному канатами экспонату.
— Ментор, — одними губами прошептал Тьен.
— …памятная табличка, заключающая в себе основы так называемой магии стихий. Для вас, наверное, не секрет, что наши предки верили в четыре начала всего сущего.
— Все, что мы имеем, приходит к нам из земли, воды или воздуха и живет огнем, — повторил заученное когда-то вор.
— Я гляжу, вы большой поклонник Лэйда, — недовольно покосился на него музейный служащий, вновь перехватывая вырванную у него нить повествования. — Именно так он расшифровал надпись вверху плиты. А по углам, соответственно, знаки всех четырех стихий и подчиненные этим стихиям свойства… э-э… умения. К примеру, вода наделяла человека способностью к целительству. Порождением данной стихии считались ундины и тритоны. Воздуху соответствовали сильфиды… Примечательно, что о сильфах — это мужская производная — Лэйд никогда не пишет, а вот девы воздуха его, кажется, особо занимали…
— Кого же не занимают девы? — гоготнул один из юнцов.
— Меня, — проскрипел старик во фраке. — И уже давно. Не мешайте слушать, пожалуйста.
— Какими свойствами обладал огонь? — найдя в себе силы на вежливость, поинтересовался Тьен.
— О, у него много свойств. Но самым примечательным я назвал бы то, что огонь, по верованиям наших предков, был хранителем жизни… Впрочем, вы сами сказали почти то же самое. Мифические фениксы умирали и возрождались в огне, и люди верили, что тоже смогут так. Отсюда, очевидно, и пошел обычай сжигать усопших, на отдельных территориях просуществовавший до конца позапрошлого столетия. А где-то, думаю, это практикуют и поныне. Элементалями огня считаются саламандры.
— А что это за знак в центре? — спросил, привлекая к себе внимание, брюнетистый щеголь.
— Это, как писал Лэйд, символ памяти.
— Вспомни, — сквозь зубы выцедил Тьен.
Можно же просто поговорить, а не развешивать по всему городу афишки.
— Верно, — кивнул музейщик. — «Помни» или «вспомни». Именно на основании значения этого символа и был сделан вывод, что данная плита являлась кратким списком основных правил, составленных, предположительно, в помощь ученикам.
— Так это шпаргалка! — заржал любитель дев. — Так и представляю, как ученик ее под полой на экзамен тащит!
Последовавший за этим смех вызвал волну раздражения. Но Тьен сдержался, смолчал. Не только в этот раз — вообще. До конца экскурсии он не задавал больше вопросов и ни к одной вещи тут не выказывал излишнего интереса. Дождался, пока музейщик распрощается, оставив посетителей, будь на то их воля, самих побродить по залу, и вышел в холл.
— Хотите заказать снимок? — со слабой надеждой поинтересовался при его приближении фотограф.
— Да.
— Рядом с каким-нибудь экспонатом?
— Сам экспонат.
Юные дурносмехи уже ушли восвояси, а старик во фраке, остановившись у двери, наблюдал, как мастер устанавливает в центре зала свой аппарат и меняет линзы, чтобы запечатлеть для «большого поклонника археолога Лэйда» семейный портрет.
— Еще один кадр? — предложил фотограф Тьену. — На память: вы рядом с портретом своего кумира? А барышня с вами?
— Барышня со мной, — кивнул вор. Подозвал к себе мнущуюся в сторонке Софи. — Ну что, мелкая, сохранимся для истории?
— Хотя бы улыбнитесь, — попросил фотограф, перед тем долго примериваясь. — И немного влево, молодой человек, иначе вы головой закрываете мальчика на картине.
— Ничего, — усмехнулся юноша. — Не страшно.
Вспышка ослепила на миг, девчонка вздрогнула и вцепилась в рукав.
— Сможете забрать фотографии в начале будущей недели. Сейчас выпишу вам квитанцию.
Больше в музее делать было нечего.
— Приятно видеть, что они не забыты, — вздохнул старик у двери, когда Тьен, в последний раз взглянув на портрет, повел Софи к выходу. — Удивительно светлые были люди.
Вор споткнулся.
— Вы их знали? — с удивлением спросила девочка — сам Тьен и слова не смог вымолвить.
— Да. В детстве я жил в имении Лэйдов, мать была горничной у госпожи Александры. В тот день нам повезло: у нее был выходной, и мы поехали в город. А не то бы… — пожилой человек удрученно опустил белую от седин голову. — Знаете, — продолжил он, видя, что слушатели никуда не спешат, — время тогда куда суровее нынешнего было, как и нравы, а матушка прижила меня без мужа. С родней рассорилась, без жилья осталась. Если бы не госпожа Александра и ее муж, трудно бы нам пришлось. А у Лэйдов жили и горя не знали, и после, как выяснилось, хозяева нас в завещании не забыли. Светлые, светлые были люди… Сударь Генрих, до чего сказки рассказывать мастер был! Сынишку, помню, усадит, а тут же и ребятня вся, что в имении найдется: я, кухаркины двое, садовника помощник. Обо всем на свете забудешь, пока слушаешь. А у жены его пианино было. Я сунулся как-то, открыл крышку и пальчиком так тихонько по клавишам. Глядь, а она в дверях стоит. Думал, заругает. Ан, нет, учить взялась. Сказала, есть во мне это…
— И вы стали музыкантом? — предположила девочка, оглядев наряд старика.
— Стал, — не без гордости кивнул он. — Раньше с оркестром выступал и сам, бывало, концерты давал. Да годы уже… Но играю до сих пор. Я тапер в кинотеатре при студенческом клубе, здесь недалеко. Приходите. На этой неделе дают чудесную комедию. Не поверите, но когда гаснет свет, звучит музыка, и люди смеются, мне иногда кажется, что я слышу смех госпожи Александры. Такой смех раз услышишь, никогда уже не забудешь: чистый, искренний, словно хрустальные колокольчики звенят. А сынок ее… Э-хе-хе… Вот уж кого больше всех жалко. Малыш ведь совсем. Мне почти восемь было, а ему только-только пять исполнилось. Праздник, помню, был волшебный просто. Артистов наняли, дом весь в цветах. Сударь Генрих ему пони подарил — мы, ребятня, все по очереди перекатались… А люди, что завалы после пожара разбирали, сказали, что и не осталось от него ничего, до того маленький был…
Софи жалостливо шмыгнула носом, глаза у нее вмиг сделались влажными, и старик, увидев это, с улыбкой покачал головой:
— Полно, милая барышня. Жизнь-то продолжается. Даже моя, а вам так и вовсе горевать не положено. Простите, что растрогал, поговорить вдруг захотелось. Находит порой, годы, видать.