— Эсея, — шеар осторожно взял ее за руку. — Я… тоже хотел сказать… Но, быть может, нам лучше остаться друзьями?

— Вы о чем? — встрепенулась сильфида.

— Я? — Эйнар выронил ее ладонь и отступил на шаг. — А ты о чем?

— О пещерах, — она тоже отшагнула назад. — Понимаете… тут… времяидетиначечемснаружи…

— Ненавижу, когда ты начинаешь так говорить… Что?!

— Этьенменяпопросилвасувестиситериана, — выпалила сильфида. — Наверноеужеднядвапрошло…

— Сколько?!

— Днядва, — пискнула она, сжавшись.

— У-у! Днядва! — передразнил он сердито. — Зачем?

— Ончтотозадумалопа… Он что-то задумал, — сильфида взяла себя в руки, а Эйнара — за руку и потащила в сторону выхода. — Что-то опасное. Поэтому и не хотел, чтобы мы были на приеме. Но, может быть, мы еще успеем!

Вот и дружи после такого с девушками! Вот и доверяй братьям!

А уж как отец рассвирепеет, если он и правда опоздает к началу приема!

Хотя, если верить тому, что рассказывала на лету Эсея, у родителя сейчас хватало других проблем…

Холгер предполагал, что без проблем этот прием не пройдет, но реальность превзошла все ожидания.

Каменная ловушка. Зловещий полумрак. Дрожащее пламя светильников. Воздух теплый и спертый. Два десятка ильясу. А хуже всего — ощущение полного бессилия. Правитель и после схваток с пустотой не испытывал подобного. Сила не покинула его, но стала неуловимой, непослушной. Он чувствовал каждое из начал, землю, огонь, воду, воздух, и ни к одному не мог дотянуться.

В запаянном наглухо склепе властвовала тьма. Но эта сила ему не подчинялась. Только один управлял ею.

Шеар-полукровка.

Темный шеар.

Его сын…

— Знать правду — мое право! — Этьен находился шагах в десяти от него, но Холгер ясно видел его лицо и горящие гневом глаза. — Думаю, все присутствующие согласятся с этим.

Они согласятся с чем угодно, лишь бы выйти отсюда невредимыми.

Выйдут, и что потом?

Неужели этот мальчишка не понимает, какие последствия будет иметь его поступок?

— Даже четверо не оспаривают этого, — добавил сын веско. — Иначе мне вряд ли разрешили бы воспользоваться… такой помощью.

Передергивает.

То, что четверо не вмешиваются, еще не означает, что одобряют.

Но они позволили ему окружить себя крылатой тьмой. Почему? Потому что он, Холгер, нарушил давний договор?

Правда не должна была открыться…

— Правда должна открыться! — голос Этьена прозвучал отражением его мыслей. — Я требую этого даже не как сын, потерявший мать. Я требую этого как шеар, долг которого блюсти справедливость в Итериане и за его пределами.

Гул прокатился по рядам стихийников. Негромкий, но единодушный: шеар не станет препятствовать честному суду… и пусть это скорее закончится…

Сотня требовательных взглядов сверлила правителя.

Им не нужна справедливость.

Многие из них не знали Аллей, а тех, что знали, не тревожила ее судьба.

Половина собравшихся, если не больше, откровенно недолюбливала Этьена.

Им и Холгер теперь, когда пустота отступила, не слишком-то нужен.

Все, чего они желают, — вырваться отсюда.

Прошло лишь несколько минут, а они устали уже от душного мрака, от страха и бессилия.

То ли еще будет.

— Я… — Правитель запнулся: горло саднило, хотелось выпить воды… — Я уже говорил, что не знаю, кто повинен в случившемся с твоей матерью.

— Ложь, — гневно перебил Этьен.

Волна ярости прокатилась от него и разбилась о стены.

Пол гулко затрясся. Пламя светильников взметнулось вверх. Длинные языки проснувшихся саламандр лизнули шелковую обивку… Но голодным элементалям не позволили разгуляться. Хозяин тьмы взмахнул рукой, и пожар задохнулся, не разгоревшись.

Только воздух, и без того тяжелый, наполнился едким дымом.

Заслезились глаза.

Дышать стало труднее.

Кто-то закашлялся, послышался тихий плач, и ильясу, словно всполошенные птицы, взмахнули крыльями, ловя очередной всплеск страха…

— Ложь, — повторил Этьен, властным жестом приказывая теням отступить от стихийников и опустить мечи. — Я устал ее слушать. Правду. Здесь. Сейчас. При свидетелях. От тебя или… Или тот, кто принес смерть в мой дом, если он находится среди нас, признается сам.

Опять встрепенулись ильясу, почувствовав в учащенно бьющихся сердцах новую тревогу. Дети стихий, и старейшины родов, и совсем юные новопосвященные, все как один незаметно пытались оглянуться на тех, кто был рядом. Подозрения. Гнев. Взгляды пересекаются, и в каждом вопрос: «А не по твоей ли вине мы заперты тут?». Пересекаются и отталкиваются друг от друга и устремляются снова к нему, к Холгеру. К женщинам за его спиной…

Кого защищает правитель?

Кого прячет от справедливого возмездия, если не кого-то из семьи?

Им по-прежнему безразлично, но они злятся на неведомого виновника своего заточения, и их безразличие и их зло напитывает силой тьму. Ильясу уже не смутные тени — чернеют на фоне пламени, и свет огня почти не пробивается сквозь устрашающие крылатые фигуры.

Еще немного, и их не сдержать.

— Я не хочу никому навредить, — проговорил Этьен. — Но кто-то может пострадать случайно. Огонь сжигает воздух и высушивает воду. Но прежде — воздух…

Холгер непроизвольно обернулся на мать.

Йонела держалась. Сжала губы в гордом молчании, руки скрестила на груди. Но не парила уже над полом, и на ногах стояла не слишком твердо…

— …А без воздуха умрет и огонь, — продолжил сын правителя и посмотрел сперва на Арсэлис, а затем на отца. — Я не говорю, что так случится, но это возможно. И моей вины в этом будет не более чем твоей.

— Хорошо, — выдавил через силу Холгер. Шеар в нем боролся с прочими его сущностями, с теми, кем он старался быть несмотря ни на что, — сыном, мужем, отцом. И шеар побеждал. Нельзя допустить, чтобы тьма вырвалась из подчинения. — Я скажу. Но прежде избавься от ильясу и приведи здесь все в порядок. После этого поговорим наедине.

— Наедине? — усмешка сына правителю не понравилась. — Ты, верно, не расслышал, что я говорил. Имя будет названо здесь, при всех. Мне нужна не месть, а честный суд. Разве найдется судья честнее шеара? И в присяжных недостатка нет. И палачи наготове.

Холгер не хотел даже представлять себе подобный суд.

Но… на все воля четырех.

— На все воля четырех, — сказал он, неторопливо спускаясь со ступеней и приближаясь к сыну. — Помнишь, что я тебе сказал, когда ты впервые спросил об убийце Аллей?

— Ты сказал, что невиновен в ее смерти, — ответил Этьен. — Это было слово шеара, и я ему поверил.

Холгер покачал головой.

— Я сказал, что могу вызвать тебя на бой в защиту справедливости, — напомнил он. — У меня по-прежнему есть такое право. И я хочу им воспользоваться.

Небо и море. Море и небо.

Лили и при других обстоятельствах не заинтересовал бы подобный пейзаж, но в последние полчаса смотреть стало в прямом смысле тошно.

Или эта слабость и головокружение — следствие того, что альву оторвали от родной стихии?

Эллилиатарренсаи Маэр из рода Хеллан всегда прочно стояла на земле. Сейчас она оказалась подвешена в воздухе, и от желанной тверди ее отделяла непроницаемая толща воды.

Она могла лишь догадываться, что задумал Этьен, но наверняка знала, что ничего хорошего из этого не выйдет.

Он ведь неспроста завел речь о риске для всего Итериана. О том, что она попыталась бы его остановить. Этьену прекрасно известно, что она не склонна преувеличивать опасность и не сорвется из-за ерунды, но если он считает подобный исход возможным, определенно, затеял нечто серьезное.

Значит, ей нужно быть сейчас рядом с ним.

Любой ценой.

Альва вцепилась себе в волосы. Не в отчаянии — до этого было еще далеко, — а для того, чтобы вытащить запутавшиеся в длинных прядях шпильки и заколки. Присев на воздушную плиту, вытянула вперед ноги и высыпала на подол добытые сокровища. Сняла диадему. Добавила два кольца — с сапфиром и с крупным бриллиантом. Серьги. Ожерелье.